Многие гении человечества, начиная от китайца Конфуция, шумеры и египтяне, авестийцы и вавилоняне, представители светлых умов эпохи возрождения, а также наши современники, пытались дать свое определение "Счастья".
      Не пытаясь стать "истиной в последней инстанции", я полагаю, что, наряду с любым человеком, могу иметь свое суждение по этой теме. Заранее признавая, что каждый человек может, а зачастую и имеет, свое собственное мнение, которое, вполне возможно, отличается от моего. У меня сложилось мнение, что все беды и невзгоды Российского народа получили возможность, к своему существованию только потому, что плюрализма мнений, в его истинном понимании, у нас как раз и нет. Как-то раз, будучи в Грузии и попав в одну весьма многочисленную компанию, я удивился согласному пению в этой компании. На мой вопрос - "Как давно они поют вместе?", я услышал, что они только что познакомились. На мой второй вопрос - "Как же получается такое красивое пение?", ответ был до гениального прост - "Мы поём так, что бы было слышно голос соседа". Вот он истинный плюрализм! Давайте же слышать друг друга и искать точки соприкосновения!
      Этимология слова "Счастье", по определению В. Даля, восходит своими корнями к словам "Сопричастность" и "Соучастие" - часть чего-то. Такой взгляд полностью, на мой взгляд, исключает потребительский и в какой то мере захватнический подход в понятии "Счастье". Разве может быть счастливым человек, строящий свое "маленькое счастье" путем отбора у других людей эмоциональных, физических и материальных составляющих. Только соучастие и сопричастность в жизни кого-то (одного или многих) могут порождать состояние человека определяемому как - "Счастье".
      Если вершиной жизни является "Счастье", то без сомнения, пиком на вершине "Счастья" является - "Любовь". Только она движет матерью, рискующей своей жизнью во имя своего ребенка. Только она, позволяет влюблённым преодолеть все препятствия, зачастую стоящие у них на пути. Только она придает силы совершать, порою, героические поступки для спасения близких людей, при этом близких не только по крови, но и по духу.
      Вот он, тот самый, заветный оселок на котором можно проверить любое чувство, любые, порою очень громкие, слова и клятвы на их истинное величие, на их правдивость.
      По моему мнению, в силу вышесказанного, "Любовь" не может иметь границ каким то образом связанных с расой и национальностью, бедностью и богатством, физическим совершенством и наличием недостатков (и даже уродства), вероисповеданием и отсутствием такового, возраста и пола. Да, именно пола, если мы действительно хотим быть терпимыми к мнению других, то мы должны признать их право на это, совершенно не обязательно следовать их примеру, но признать необходимо. Возможно это спорное мнение, но это мое мнение! "Не судите, да не судимы будете" - сказано в Евангелие. Отелло и Дездемона, Анжелика и Жофре де Пейрак, Эсмеральда и Квазимодо да разве мало можно назвать примеров.
      Точно так же, я не могу понять и признать сопутствующим "Любви" фактором - так называемую "ревность". В нашем фольклоре имеется не одна поговорка оправдывающая "ревность", но разве всегда "голос толпы" определял истину, достаточно вспомнить многотысячный крик - "Распни" прозвучавший в ответ на вопрос Понтия Пилата о том кого распять, разбойника Вараву или проповедника Иисуса Христа. Возможно поговорка - "Ревнует - значит, любит!" родилась как отголосок другого изречения - "Я люблю тебя - поэтому ты мне нужен (нужна)". Не буду даже останавливаться на почти тождественной фразе (но с другим смыслом) - "Ты мне нужен (нужна) - поэтому я люблю тебя". Ни в одном из них, так же как впрочем, и самой "ревности" нет даже намека на "Сопричастность", на горячее желание - "Давать", вместо "брать" - столь распространенного в нашем повседневном понимании.
      Уместно тогда спросить, а что же тогда физическая близость, желание "получить" или всё-таки "Давать"? Если мы признаем, что вершиной жизни является "Счастье", а пиком на вершине "Счастья" является - "Любовь", то высочайшей точкой этого пика и является физическая близость. Тела, сплетенные в жарких объятьях, трепещущие от приближающего апофеоза и полные готовности раствориться друг в друге и слиться воедино - эти тела могут достичь блаженства тогда, и только тогда, когда они готовы отдать всего себя без остатка другому (другой) и получить, в виде ответного импульса такое же желание "Отдавать"
      Ну, а как же быть в тех случаях, когда все внешние признаки "Любви" присутствовали, но вдруг, словно повязка упала с глаз, и они увидели, что принимали желаемое за действительное? Это может означать одно, что у одного из них или у обоих, желание "Давать" носило неискренний характер, и они всего на всего добросовестно заблуждались или у них ослабела "Вера". "Вера" в то, что "Давая" ты получаешь больше, чем отдаешь. Стоит только зародиться маленькому сомнению и ты, еще продолжая по инерции "Давать", уже начинаешь думать, а что дадут мне, и не надо их осуждать за это. Ярко выраженным результатом отсутствия стремления "Давать" и является неразделенная любовь!
      Извечный русский вопрос - "Кто виноват?" когда один уходит от другого, может иметь только один ответ - тот от кого уходят. Не сумел "Дать", не сумел послать тот импульс, который мог бы разбудить ответную любовь ("в суде при этом дают условно")!!!

* * *

      Я решил написать эти размышления, и о чем они будут, пока и сам не знаю, куда это выведет. Есть такое правило в эпистолярном жанре, произведение начинает жить своей самостоятельной жизнью и оно само решает, как ему развиваться.

      В любом случае, иногда полезно поговорить сам с собою (а почему бы и не поговорить с умным человеком?).

      В 199... году, я, проходя реабилитацию, оказался в одном из городов Германии, естественно на больничной койке (в одноместной палате). Надо заметить, что уровень отношения к больным (рука не поднимается сказать - сервиса) там как-то значительно выше, чем у нас в России. Одноместная палата, в которой не чувствуешь себя забытым или брошенным, а у нас даже в реанимации ты никому не нужен. В палате столько различных прибамбасов и датчиков, что ты понимаешь, тебя постоянно контролируют. С тобой ничего не может случиться!!! Ger. ...., не волнуйтесь!!!
      Одной из палатных сестричек была Она. Ей шел 27 год, типичная немка, соответственно блондинка (ну просто, совсем белая), где-то 170 см. 46 размер.
      И вот однажды, очевидно предполагая, что я сплю, она наклонилась ко мне и поцеловала, наверное, можно предположить, что я могу отличить поцелуй любви от поцелуя сострадания.
      Следующая смена у нее была через два дня. Эти два дня прошли для меня в постоянном поиске решения - как быть? Извечный русский вопрос и еще, что делать...
      Кто я, больной человек, с неясным исходом (по здоровью), уже в немолодом возрасте, иностранец, не имеющий материальной базы и т.д. и т.п.
      Кто она, молодая и красивая, здоровая, предположительно имеющая какой-то материальный достаток и опять и т.д. и т.п.
      Кому это нужно, а если нужно, то зачем ??? Короче, моя головушка совсем свихнулась от этих размышлений и ...
      На следующей смене Она попробовала повторить свой "фокус", не вышло - я был начеку и ... у нас случилось. Единственное, что мы потом вспомнили, это то, что она успела отключить от меня датчик (иначе в палату могла прибежать бригада реанимации). Что и как было, мы так, и не сумели затем восстановить в памяти, миг, час, два или сколько, мы так ни когда и не узнали.
      После этого дни неслись "поросячьим галопом", когда была Её смена или тянулись со скоростью черепахи, когда Её не было. Через некоторое время меня выписали (там, в принципе не держат долго на больничной койке, это у нас можно лежать месяцами, а там или туда или сюда). Какое то время я пожил в гостинице (на амбулаторном режиме) и это было ВРЕМЯ. Каждый день Она прилетала ко мне, и мы making love не думая ни о чем.
      Время неумолимо отсчитывало свои дни, скоро кончалась моя виза (прошу не путать с кредиткой ВИЗА) на пребывание в Германии и что-то надо было делать???
      Мы встретились с ее родителями, не на много старше меня, и все стало, как стало.
      - "Если Вы не оставите нашу дочь в покое, мы сообщим в полицию и Ваше посольство" - и это не самое плохое, что довелось услышать ....
      Мы с Хельгой (назовём ее так) провели прощальные сутки, в тот день она не работала, и я испарился из ее жизни.
      Верить, во, что бы ни было, у меня уже не было, ни сил, ни желания.
      Вскоре у меня появился спаниель и все, что во мне накопилось неистраченного, досталось на его собачью долю. Вся нежность и любовь, взявшаяся не известно из каких глубин, изливались на него в течение нескольких лет.
      Как, мне кажется, что и другим иногда хочется "поплакать в жилетку" и ощутить рядом человека, который если и не совсем может помочь каким-то реальным действием, но, во всяком случае, подставит плечо. Трудность, разделенная на двоих - всего пол трудности и это здорово, когда рядом есть надежное плечо!!!

      И для каждого очень важна уверенность, что он кому-то нужен!!!!
      Когда-то я прочитал, не утверждаю за точность передачи, примерно так...

"Что день грядущий нам готовит, его мой взор напрасно ловит...."
(А. Пушкин)

Мне легче рассуждать, за спиной побольше опыта и мудрости, другим бывает несколько труднее!!!
У каждого, на его жизненном пути, встречаются какие то пики - и вот такой встретился у меня.

Матушка-природа, так мудро устроила, что человек со временем вылечивается, он не может оставаться в состоянии разбитости долго, он просто не выдержит.

Никогда не надо забывать, что .....

"И ЭТО ПРОЙДЕТ"

(надпись на внутренней поверхности перстня царя Соломона)

* * *

      После многих дней изнуряющей жары, когда столбик термометра почти вплотную подбирался к сорока градусной отметке, в воскресенье, после обеда разразилась гроза. По окончании не очень длинного, но бурного ливня наступила живительная прохлада, температура установилась в районе 26 градусов и природа стала выходить из своего летаргического состояния. Цветы, насекомые, животные и люди, как бы заново рождались и вновь приобретали способность жить и мыслить.
      Я достал с полки, один из моих наиболее любимых романов, "Три товарища" Э. М. Ремарк и решил вновь, неизвестно в который уже раз, перечитать его. Странная это вещь, очередное прочтение литературного произведения, когда-то оказавшего на тебя незабываемое впечатление. Казалось бы, ты знаешь наизусть все сцены и диалоги, литературные герои прочно вошли в обыденность твоей жизни, часто совершая то или иное действие, ты как бы не вольно сравниваешь и примеряешь к поступкам и их оценкам героями романа. Но, тем не менее, каждое новое прочтение вновь и вновь открывает для тебя всё новые грани своего многопланового содержания, полагаю, что только действительно талантливые произведения могут обладать такой способностью.
Нечто подобное произошло со мною в этот раз.

      Когда в ночь на первое января тысяча девятисотого года во дворцах и отелях, виллах и особняках и попросту в обычных домах и квартирах захлопали пробки бутылок с шампанским и миллионы людей с неизменной надеждой на лучшее подняли бокалы, в жизни человечества мало что изменилось. Зато было много речей о прогрессе, о тех чудесах, которые должен принести новый век, о знании и просвещении, которым суждено развиваться, чем дальше, тем больше. И едва ли кто мог подумать тогда, что грядущий век, собственно говоря, еще не настал и что придет он лишь без малого полтора десятилетия спустя. А, придя, явит зловещий лик, в сравнении с которым померкнут самые темные и бедственные эпохи истории мира. И тем более не могли об этом подумать те, кто встретил двадцатое столетие, спокойно и уютно почивая в своих детских кроватках.
      А вскоре уже трещали пулеметы на полях сражений англо-бурской и русско-японской войны, гулко рвались подводные мины, на рейдах Порт-Артура и чуть слышно клокотала в пробирках и колбах химических лабораторий маслянистая тяжелая жидкость с диковинным названием дихлордиэтилсульфид - та самая, которую под именем "иприт" вскоре узнает, содрогнувшись, весь мир.
      Подспудного этого рокота, тем более, не могли расслышать, ни павший в одном из бесчисленных боев недалекого уже 1918 года, в день, когда сводка сообщений состояла всего из одной строки - "На Западном фронте без перемен", - двадцатилетний Пауль Боймер, ни его уцелевший ровесник и - кто знает? - быть может, однополчанин Роберт Локамп, ни их создатель Эрих Мария Ремарк. Другие речи слышали они в годы своего детства и ранней юности. Дома им говорили о добропорядочности и честности, в гимназии - о спряжениях и склонениях чеканной латыни, в соборах и кирхах - о великом Добре, которое сотрет главу змия-Зла. Им внушали идеи жертвенного служения Отечеству и кайзеру, которым, быть может, потребуется отдать жизнь. Но эту жертву они представляли скорее в ореоле "Записок о Галльской войне" Юлия Цезаря или живописных клубов порохового дыма гравюр, изображавших сражения Семилетней войны. И едва ли задумывались, что уже выкована, отлажена и готова начать свое страшное дело человеческая мясорубка, которую потом назовут мировой войной - первой по счету.
      Пересказывать только что прочитанные романы было бы пустой затеей. А равно и разлагать их текст по определительным витринам с этикетками: "сюжет", "фабула", "композиция", "литературный образ". Куда существенней другое - в трех товарищах одноименного романа, впервые увидели себя, как в волшебном зеркале, извне и изнутри, те люди, память которых, живая память, хранила страшные видения только что миновавшей войны, а душа с опаленными в ее безжалостном огне крыльями уже не могла воспарить ввысь к чему-либо отвлеченному, но зато тем острее воспринимала непосредственное, глубинное Благо, извечной мудростью Создателя составившее духовную сущность человека.
      Именно потому успех, буквально громовый успех выпал на долю и самого первого из романов Ремарка - "На Западном фронте без перемен", вышедшего в свет в 1929 году, и следующего - "Возвращение", и романа "Три товарища", опубликованного в 1938 году.
      О войне, о приносимых ею бедствиях и страданиях писали, разумеется, и до Ремарка, писали многие, ибо буквально по костям и крови прошла в своем развитии человеческая цивилизация. Писали до него и о первой мировой войне. Но, пожалуй, именно Ремарк сумел впервые отрешиться от какой бы то ни было картинности и позы в изображении военных будней, с их грязью и зловонием, их зловещей непредрекаемостью, их вопиющей античеловечностью. Притом избранная писателем почти исповедальная откровенность (недаром в большинстве своем его романы написаны от первого лица) не оставляет места для какой-либо назидательности тона. А назидательностью были сыты по горло представители того "потерянного поколения", к которому принадлежал и сам Ремарк, и его герои, и их достаточно многочисленные ровесники в других странах, выразителями, чьих настроений сделались такие писатели, как Хемингуэй, Олдингтон, Дос Пассос, Фолкнер.
      В неприятии человеческой душой всяческой лжи и обмана, думается, заключена причина долгой жизни романов Ремарка, значимость которых простирается далеко за пределы времени их создания и описываемых им событий.
      Событий к тому же порой может и не быть - событий в обычном смысле слова: ведь такое определение едва ли применимо к тому, что происходит на глазах читателя "Трех товарищей", например: будни авторемонтной мастерской, выпивка, иногда потасовки. Даже большая и искренняя любовь Робби и Патриции Хольман во внешних проявлениях буднична.
      Любовь Роберта Локампа и Патриции Хольман (см. главы XVI - XVIII) заслуживает отдельного разговора.
      Огромное количество авторов изобразили в своих произведениях на темы любви множество героев, напомню наиболее известные: Ромео и Джульетта, Тахир и Зухра, Татьяна Ларина и Ленский и многие, многие другие. Я назвал некоторые из тех, которые в своей фабуле имеют трагический или драматический финал, также, как и в "Трех товарищах". В чём же уникальность Ремарка, описывающего сцены любви. А в том, что они и как бы, будничны и пронзительно прозрачны в своей глубине. Только те, кто совсем недавно видел смерть на полях войны, может в полной мере оценить как нелепа и несправедлива порою бывает судьба, с неумолимостью катка уносящая жизнь любимого человека. Ощущение беспомощности, невозможности как то повлиять на происходящие события, заставляет согнуться, словно под непосильной ношей, человека видавшего как на фронте гибли десятки и сотни его товарищей. "Страшно, когда нечего ждать" - как просто и буднично звучат слова Пат, знающей о своей болезни. По будничному просто описаны и последние минуты смерти Пат и прощание с нею Роберта.
      Даже смерть Готтфрида Ленца и месть друзей за него - это скорее бытовой эпизод, нежели кульминация глубокой трагедии.
      Ремарк всей силой своего таланта как бы говорит: вот она, подлинная и единственно достойная внимания жизнь. А все остальное - это преднамеренно вносимая в нее фальшь. Фальшь и лицемерие. При недостаточно внимательном чтении может показаться даже, что и святая святых человеческой души - веру в Бога - не щадит Ремарк. Вспомним: едко и язвительно изображен в "Трех товарищах" внезапный и своеобразный диалог ханжей из "Армии спасения" с прячущимися в кладбищенской сени любовными парочками.
      Но тут же, на ближайших страницах возникают обрисованные отнюдь не сатирическим пером видения храмов с их прохладным сумраком и невозмутимой тишиной. О предшествующем Вере ощущении красоты в ее спокойном могуществе рассуждает Роберт Локамп. И он же всей душой разделяет слова своего друга Фердинанда Грау о недосягаемом образе, носимом в сердце и навеки утвержденном. А ведь это - образ Бога. И утвержден он во всех сердцах. И в первую очередь в сердце самого писателя. До самых недавних пор советскому (в ту пору) читателю просто не разрешалось задуматься об этих сторонах душевного мира Ремарка и его героев.
      Причина притягательности творчества Ремарка в нашей стране очевидна, прочна и существует уже много лет, возрождаясь, в сменяющих друг друга поколениях.
      Ремарка-бытописателя жестокой военной правды как бы заново открыли для себя молодые, а то и вовсе юные ветераны Великой Отечественной войны. А теперь его читают с той особенной мерой сопричастности, даваемой лишь собственным жизненным опытом, наши "афганцы и чеченцы", чьи заслуги вовсе не умаляются преступностью замысла клики Брежнева и К°, втравивших их в бессмысленные кровавые бойни. И они же, разочарованные, неприкаянные, ищут и порой находят ответ на многие из мучающих их вопросов бытия на страницах "Трех товарищей".
      Как всякий подлинный художник, Ремарк продолжает в каждом романе открываться новыми гранями в безостановочном беге времени, чему вовсе не мешает тесная привязка изображаемых им событий к сиюминутным реалиям, позволяющая угадать не только годы, но порой даже месяцы происходящего на страницах его произведений.
      И оттого острей чувствуем мы сейчас могущественность опоры на простые нравственные и моральные принципы, на которые вынужден опираться маленький человек большого мира. Мира, идущего безжалостно по своим дорогам, на которые вывел его двадцатый век, отраженный в произведениях большого художника по имени Эрих Мария Ремарк, написавшего столь пронзительные произведения, не теряющие своей актуальности и в наш 21 век.

      Такое мнение у меня сложилось после очередного прочтения. Хотя, быть может, во всём виновата прохлада, установившаяся после этой нетерпимой жары!